Мой новый господин не встретил меня.
В жизни порой случается так, что ты не сразу понимаешь - наказали тебя или облагодетельствовали. Отсылают в немилости или испытывают, чтобы в дальнейшем возвысить. Не должно задумываться о приказах того, кому служишь - даже если тебе пятнадцать лет, и ты до сих пор мечтал посмотреть мир. Теперь нескоро посмотришь.
Фраза "Я дал слово" в устах господина Тэрумунэ - приговор для всех тех, кто нужен ему для достижения своей цели. И от этого тебя то распирает от гордости, то...сковывает что-то по рукам и ногам.
Надо будет сказать отцу - мигом выбьет из головы дурные мысли. Рука у него тяжелая. Я должен был унаследовать его должность со временем, пока довольствуясь распоряжениями дома и походами - а случилось так, что непосредственно в замок Йонэдзава придется переехать гораздо раньше. К новому господину, которого я едва знал, да и то - что зовут его Ботэнмару, что формально именно он должен стать следующим хозяином Йонэдзава и что он не так давно встретил свою пятую весну. И может не встретить шестую.
Говорят, сначала его почти не выпускала к людям обожавшая старшего сына Тэрумунэ-сама женская половина замка. А совсем недавно Ботэнмару-сама, вместе с несколькими несчастными, поразила страшная хворь.
И господин Тэрумунэ дал слово. Он не сказал, кому. Может быть, разводящему руками лекарю. Может быть, прячущейся от собственного сына госпоже Ёсихимэ. Не мне об этом рассуждать. Мне - на время отставить в сторону мечты и не так давно узнанную невесту...Впрочем, ни трагических стихов, ни трагического героизма у меня не выходит. И даже принятие меня на службу произошло тихо и незаметно. И в ту самую минуту я не смел желать иного: в присутствии отца и господина Тэрумунэ это было бы слишком опрометчиво и непочтительно.
И ведь должен хоть кто-то остаться у наследника рода. Кроме призраков, наверняка водившихся в этой части замка. Или это на время так плотно закрыли седзи, наставили ширм...хотя бы поэтому слуги так неохотно сюда приходили. Впрочем, главная причина - болезнь господина, вселявшая страх. Говорят, правда, что основная опасность миновала, и теперь господин может причинить вред разве что самому себе. Что немного, но утешало.
В ноги мне кинулись в самой дальней комнате, где седзи - удивительно! - были широко распахнуты. Старая-старая женщина, которую я прежде не видел. Ни внешность, ни одежда не могли подсказать, как к ней обратиться - как к простой служанке или как к благородной госпоже. Неудобно, неудобно...К счастью, старуха сама спасла положение, выложив все единым духом и забыв о церемониях: она уже не справляется с маленьким господином, и тот окончательно изуродует себя на всю жизнь - а он и без того так измучен болезнью и тем, что внезапно перестал быть всеобщим любимцем, никуда не может пойти, и ей не хватает сдержанности благородной дамы, и поэтому только она у него и осталось, но что она может сделать, когда...
Господин не встретил меня. Нужно было встретить его самому - и как можно скорее.
В жизни порой случается так, что ты не сразу понимаешь - наказали тебя или облагодетельствовали. Отсылают в немилости или испытывают, чтобы в дальнейшем возвысить. Не должно задумываться о приказах того, кому служишь - даже если тебе пятнадцать лет, и ты до сих пор мечтал посмотреть мир. Теперь нескоро посмотришь.
Фраза "Я дал слово" в устах господина Тэрумунэ - приговор для всех тех, кто нужен ему для достижения своей цели. И от этого тебя то распирает от гордости, то...сковывает что-то по рукам и ногам.
Надо будет сказать отцу - мигом выбьет из головы дурные мысли. Рука у него тяжелая. Я должен был унаследовать его должность со временем, пока довольствуясь распоряжениями дома и походами - а случилось так, что непосредственно в замок Йонэдзава придется переехать гораздо раньше. К новому господину, которого я едва знал, да и то - что зовут его Ботэнмару, что формально именно он должен стать следующим хозяином Йонэдзава и что он не так давно встретил свою пятую весну. И может не встретить шестую.
Говорят, сначала его почти не выпускала к людям обожавшая старшего сына Тэрумунэ-сама женская половина замка. А совсем недавно Ботэнмару-сама, вместе с несколькими несчастными, поразила страшная хворь.
И господин Тэрумунэ дал слово. Он не сказал, кому. Может быть, разводящему руками лекарю. Может быть, прячущейся от собственного сына госпоже Ёсихимэ. Не мне об этом рассуждать. Мне - на время отставить в сторону мечты и не так давно узнанную невесту...Впрочем, ни трагических стихов, ни трагического героизма у меня не выходит. И даже принятие меня на службу произошло тихо и незаметно. И в ту самую минуту я не смел желать иного: в присутствии отца и господина Тэрумунэ это было бы слишком опрометчиво и непочтительно.
И ведь должен хоть кто-то остаться у наследника рода. Кроме призраков, наверняка водившихся в этой части замка. Или это на время так плотно закрыли седзи, наставили ширм...хотя бы поэтому слуги так неохотно сюда приходили. Впрочем, главная причина - болезнь господина, вселявшая страх. Говорят, правда, что основная опасность миновала, и теперь господин может причинить вред разве что самому себе. Что немного, но утешало.
В ноги мне кинулись в самой дальней комнате, где седзи - удивительно! - были широко распахнуты. Старая-старая женщина, которую я прежде не видел. Ни внешность, ни одежда не могли подсказать, как к ней обратиться - как к простой служанке или как к благородной госпоже. Неудобно, неудобно...К счастью, старуха сама спасла положение, выложив все единым духом и забыв о церемониях: она уже не справляется с маленьким господином, и тот окончательно изуродует себя на всю жизнь - а он и без того так измучен болезнью и тем, что внезапно перестал быть всеобщим любимцем, никуда не может пойти, и ей не хватает сдержанности благородной дамы, и поэтому только она у него и осталось, но что она может сделать, когда...
Господин не встретил меня. Нужно было встретить его самому - и как можно скорее.
Служанка, утирая слезы, умоляла не трогать себя. Но кто ее будет слушать? Тело протирали прохладным, чуть солоноватым настоем, но он помогал мало - и мальчик кричал, царапал себя, вырывал руки у пытавшейся держать его пожилой женщины. Когда стало ясно, что его не остановить, пришли слуги, два мужчины, которые едва сдерживая пятилетнего мальчика, все же связали его. Для его же блага. А ребенок метался в путах и от опять поднявшееся температуры, звал мать, которая души в нем не чаяла - но после того, как он заболел ни разу не пришла его навестить.
Ни разу.
Сейчас жар чуть отходил, оставляя на языке гадкий привкус и яростное жжение по всему телу. Хотелось кричать. Кричать и биться в путах. Но на это уже не было сил.
Рядом старой служанки не оказалось, рядом вообще никого не было. И ребенок тихонько застонал, попытался потереться о футон, чтобы хоть так снять мучающий его зуд.
- Мама… - тихо позвал он. – Мама!
И тут фусума приоткрылись. Видел мальчик плохо, почти совсем не видел.
- Мама? – несмотря на веревки, он приподнялся, - Мама это ты?
* Вот и встретил.
В дальнем углу комнаты - футон и курильница. И едва заметная фигурка, лежащая на боку. Мысленно приготовился приглядеться, увидеть страшное - то, что так испугало госпожу Ёсихимэ - собрал волю в кулак...и не увидел. Маленькое, по-детски округлое лицо не было толком обезображено. По крайней мере, так его часть, что не была скрыта мокрой, прилипшей к коже челкой.
Ботэнмару едва заметно дрожал, несмотря на одеяло. Но находил в себе силы говорить. Сзади раздался не то приглушенный стон, не то тихое рыдание: старуха бормотала молитвы. Но ему-то точно не до молитв. Ему - опуститься на колени и согнуться в поклоне. Даже сейчас. Тем более - сейчас*
- Я не ваша матушка. Ваш отец приказал мне, Катакура Кагэцуна, отныне служить вам.
- Уходи, - сказал он, и голос его звучал на удивление строго и четко.
Даже старуха в углу замерла, замолчала, подняла глаза на пришельца, в которых было что- то такое... мольба? сожаление? Невозможно было понять из-за полутьмы.
А малыш как-то даже смирился, все же лег на спину и уставился невидящим взглядом в потолок.
- Уходи! - зло выпалил он. - Не смей меня трогать! Не смей! - но почти сразу обмяк, расслабился, словно все силы покинули его. Да скорее всего так оно и было.
И так хотелось расплакаться от собственного бессилия, но нельзя, нельзя этого делать, тем более сейчас, тем более при этом странном взрослом.
Ботэнмару не понимал, что от него хотят и зачем его трогают. Ему было одиноко, больно и страшно. Но, не смотря ни на что, мальчик не собирался этого показывать. Никому.
- Кто?
Не то, чтобы он был внушителен - Кагэцуна, по большому счету, пока не считал умение отдавать приказы своей сильной стороной - скорее, служанка была измучена: ответила она сразу, не думая отпираться. Несмотря на то, что голос ее был тих и слаб, слышно было на удивление отчетливо: она готова понести наказание за это, давно готова уйти на перерождение, хоть сейчас - но иначе Ботэнмару-сама убил бы себя, непременно убил - он уже нанес непоправимый вред своему правому глазу, когда метался в бреду и царапал лицо. Пришлось взять пояс и...иначе его было никак не унять - а кто-то еще, кроме нее, слабой женщины, боялся оставаться с Ботенмару-сама надолго, некому было держать ручки...если Катакура-сан желает, он может зарубить ее прямо сейчас за непозволительное обращение с молодым господином - только пусть не оставляет его ни за что, потому что иначе к нему никто не придет, совсем никто...
Кагэцуна остановил поток слов жестом. На душе было мерзко: забытое место, затхлое место. Мальчик, которому ради спасения связывают руки - и забывают, как о величайшей напасти. Отличное начало службы.
Кагэцуна вспомнил о долге и бесшумно вздохнул, вновь поворачиваясь к мальчику на футоне.
- Я прошу прощения за то, что с вами сделали, - кажется, можно не кланяться, - И за то, что мне пришлось вас тронуть. Если вы пожелаете и будете достаточно осторожны - я сниму это.
- Я всего лишь хочу, чтобы вам ничто не доставляло неудобств, - как можно тише и спокойнее, но твердо, - Я хочу облегчить вашу боль - и развяжу ваши руки. И я верю, что, как будущий наследник рода, стерпите и не станете причинять себе еще большие страдания.
- Ведь он же еще совсем ребенок... Ребенок...
А сам Ботэнмару никак не отреагировал, так и лежал безучастно, словно все силы в нем закончились после вспышки гнева. И ничем он сейчас не напоминал будущего главу рода, а лишь больного, покинутого всеми мальчишку.
Узел развязался довольно быстро. Кагэцуна мысленно понадеялся, что маленькие ручки не онемели.
- Пить. Воды...
Легче не становилось. Уже который день тело жгло. К этому невозможно было привыкнуть. И сначала его держали за руки, потом руки связали... Но облегчения не было. Не было его и сейчас, не смотря на то, что веревки исчезли.
- Еще! - к нему словно возвращалось желание жить.
Он потянулся туда, где сидел этот странный подросток, который поил его.
- Еще! - голос еще не окреп, но все равно в нем проскальзывали командные нотки.
- Осторожнее, пожалуйста, - одной рукой перехватил маленького господина, другой - пиалу. И странно, но страх перед хворью отошел на второй план: слишком сильным был этот детский голос для такого хрупкого тела. Быть может, с помощью Кагэцуна больное тело тоже сможет стать сильным.
- Не трогай! - и почти сразу замер на месте, глядя в одну точку куда-то за спиной пришельца. Вздохнул и принялся подниматься, не объясняя ничего и ни на что не обращая внимания.
- Вам лучше пока не вставать, - попытался возразить Кагэцуна, как можно мягче удерживая Ботэнмару на месте.
- Уйди! Я хочу увидеть маму, - ребенок был настойчив и явно не собирался принимать никаких разумных доводов.
Сильные руки удержали, снова не дали упасть без сил. А отвратительнее всего было то, что Кагэцуна не умел врать. Не умел - а надо было. Обязательно сказать правду, подготовить к ней, но...скажи Кагэцуна сейчас - последствия могли бы быть самыми непредсказуемыми. Он должен был нащупать выход сам, опираясь на весь свой небогатый опыт общения с младшими по возрасту детьми.
- Вы ведь хотите предстать перед ней сильным и окрепшим, словно болезнь Вас не коснулась? - со всей возможной уверенностью в голосе спросил Кагэцуна, впервые решившись взглянуть прямо в глаза. Вернее, в глаз: второй был скрыт полосками ткани.
- Хочу, чтобы она видела меня здоровым и сильным. - помолчал и выдал. - А еще я хочу облегчиться.
- Тогда позвольте помочь Вам, - Кагэцуна старался, чтобы его голос не показался мальчику льстивым, услужливым, - Вы сами можете не дойти. А того, как я Вас несу, никто не увидит. Слово воина.
Дать его было не так-то сложно: многие боялись. Да и сам Кагэцуна не был полностью уверен в том, что надетую нынче одежду можно будет надеть даже после стирки...
- Я сам! - почти крикнул он и закашлялся. Да и крик получился скорее писком. Но это не отменяло его решительности пойти самому, даже не смотря на валящую с ног слабость. - Не смей мне помогать! - он даже попытался стукнуть ногой об пол, но не удержался и упал на футон. В глазу блеснули злые слезы.
- Пожалуйста...это не Ваша слабость. Это Ваше благоразумие.
- Подожди, - приказал он, - Я хочу посмотреть.
- Позже мы можем пройти дальше..во внутренний сад, - неожиданно даже для себя предложил Кагэцуна.